Как и что братья Гримм исправляли в своих сказках?
В прошлый раз мы оставили братьев Гримм пред лицом жестокой критики их сказок за грубость и безнравственность. Постепенно, со скрипом и неохотой, братьям пришлось согласиться с отдельными замечаниями. Причиной тому была двойственность задач, которые ставили братья.
С одной стороны — их сборник был призван сохранить подлинность сказок, и предназначался для изучения фольклора. С другой — они очень хотели подарить это национальное богатство массовому читателю — в том числе, детям. Недаром оригинальное название сборника было «Kinder- und Hausmarchen» («Детские и семейные сказки»).
В результате второе издание сказок Гримм (1819) вышло уже с правками, касающимися как текста, так и стиля. Роль редактора была возложена на Вильгельма, который всегда был сторонником стилистической обработки. Противник такого подхода — Якоб — от этого процесса просто устранился, заявив: «Переработка, доработка этих вещей всегда будут для меня неприятными потому, что они делаются в интересах ложно понятой необходимости для нашего времени, а для изучения поэзии они всегда будут досадной помехой».
Забавно, что современные литературоведы критикуют братьев Гримм как раз за редакцию и правку сборника. Хотя неизвестно, стал бы он таким популярным, не будь этой обработки. Ведь местные диалекты и разная манера повествования, зависящая от рассказчика, крайне затрудняли бы чтение столь разнородного материала. Поэтому-то Вильгельм и старался придать сборнику стилистическое единство, сделать сказки более логичными и стройными. Подобной редакцией он занимался практически при каждом новом переиздании.
Герман Гримм, сын Вильгельма: «В сознании большинства людей, которые в настоящее время наслаждаются сказками братьев Гримм не как дети, а задумываются над их возникновением, родилось представление, будто они были слово в слово записаны по рассказам, ходившим среди людей, так что если бы Якоб и Вильгельм Гриммы не опередили собирателей последующих поколений, то эти последние могли бы с точно таким же успехом присвоить эту „народную собственность“. В том виде, в каком сказки были преподнесены братьями Гримм народу, они вновь стали народной собственностью лишь постольку, поскольку эти сказки были преподнесены ими. До редакции братьев Гримм они таковыми не являлись».
Редактированием сказок Вильгельм занимался весьма осторожно, но кое-что изменить ему всё-таки пришлось. Допустим, читатель второго издания уже не мог понять, что же так возмущало критиков в сказке «Рапунцель». Дело в том, что в первом варианте колдунья узнаёт о том, что принц посетил заточенную в башне девушку, не из-за того, что Рапунцель проговорилась («Почему мне тебя тащить наверх тяжелей, чем молодого королевича?»), а потому что пожаловалась на то, что платье стало жать ей в поясе. Видимо, неслучайно героиня томилась в изоляции именно 12 лет. А потом девочка созрела, и принц на первом же свидании её обрюхатил. «Неприличный» момент был вырезан, хотя осталось непонятно, отчего у изгнанной в чащобу Рапунцель вдруг откуда ни возьмись родилась двойня.
Похожую правку мы можем наблюдать и в сказке «Король-лягушонок, или Железный Гейнрих». В первом варианте принцесса бьёт надоедливого лягушонка об стену, тот превращается в принца, после чего они «счастливо спят вместе». В новом издании они тоже «счастливо спят вместе», но уже с важной оговоркой, что спят они «с благословления короля».
Также мало кто знает, что в таких сказках, как «Золушка», «Белоснежка», «Гензель и Гретель», изначально действовали вовсе не жестокие мачехи, а самые что ни на есть родные матери. К тому же в первой версии «Гензеля…» завести детей в лес и бросить их там, мама и отец решают совместно. В отредактированной — это происходит по настоянию уже мачехи, а отец противится.
В общем, Вильгельм почти полностью избавил сказки от мотивов соперничества «мама-дочка», инцеста, абортов и откровенно сексуальных намёков. А вот к жестокостям и ужасам мораль того времени подходила более снисходительно, поэтому почти каждый родитель, которому в руки попадает более-менее точный и полный перевод сказок Гримм, обычно ужасается — как такое можно читать детям?
Тут тебе и ведьма, откармливающая детей на съедение («Гензель и Гретель»), и Коза, которая освобождает проглоченных козлят, вспарывая брюхо спящего волка ножницами («Волк и Семеро Козлят»), и король, оживляющий статую Верного Иоганнеса кровью своих убитых детей («Верный Иоганнес»), и девушка, которой отец отрубает руки, а та привязывает их за спину, да так и ходит («Девушка-безручка»).
Зло в сказках наказывается с особой жестокостью: злую старуху сажают в бочку с гвоздями («Три маленьких лесовичка»), мачехе Белоснежки надевают на ноги раскаленный железные туфли да ещё заставляют в них плясать до смерти, а злым сёстрам Золушки птички выклёвывают глаза. Поэтому-то гриммовские варианты «Золушки» и «Красной Шапочки» никогда не спутаешь с куртуазными версиями Шарля Перро.
Пишут, что по настоянию критиков Гриммы убрали из сборника сказку, где дети жестоко убивали животных. Страшно подумать, что это была за сказка, учитывая те жестокости, которые в книге остались. Например, в сказке «Чудаковатый Музыкант», которая сегодня читается как абсурдная страшилка в стиле Хармса, герой всячески издевается над зверями, которые всего лишь хотели послушать его музыку.
Но даже редактируя сказки, братьям Гримм удалось сохранить в них подлинный народный дух. Христианские мотивы могут вполне соседствовать с отказом бедняка брать себе в кумовья самого Господа Бога («ты все отдаешь богачам, а нас, бедняков, голодать заставляешь»). Герои некоторых сказок могут добиваться успеха обманом и воровством, но всё-таки подавляющее их большинство представляют образец народной добродетели — они чисты сердцем, милосердны, трудолюбивы.
Хотя редакция самих сказок была отдана на откуп Вильгельму, Якоб тоже внёс свою лепту в переиздание, присовокупив к нему дополнительный том, значение которого трудно переоценить. Том представлял собой примечания к сказкам, где указывались источники их происхождения, приводились разные версии сказок, и впервые красной нитью проходила мысль о схожести сказочных сюжетов у разных народов. Кстати, в сборнике братьев Гримм нашла отображение не только немецкая сказочная традиция, но и французская. Такие рассказчики, как семейство Хассенпфлугов и Доротея Фиман имели свои корни во Франции. Может, поэтому в заголовке сборника и нет слова «Немецкие», как оно есть в «Немецких преданиях» тех же Гриммов.
Изучение сходства и параллелей в сказках народов открыло целую непаханную стезю для исследователей и привело в частности к созданию уже упоминаемой «мифологической школы», представители которой настаивали, что сказочные сюжеты и образы — это осколки древней мифологии, когда-то общей для индоевропейских народов.
Уже в одном только сборнике братьев Гримм читатель встретит множество знакомых сюжетов.
«Старый Султан» — см. украинскую сказку, а лучше снятый по ней м-ф «Жил-был пёс». Сцена с хлебными крошками, которыми герой метит путь из «Гензеля и Гретель» — см. «Мальчик-с-Пальчик» Ш. Перро. Мотив запретной двери в «Диковинной птице» — см. «Синяя Борода» Перро. «Шиповничек» — см. «Спящая Красавица». «Шесть лебедей» и «Двенадцать братьев» — см. «Диких лебедей» Андерсена. «Король-лягушонок» и «Три пёрышка» — см. «Царевна-лягушка». «Соломинка, уголёк и боб» — см. «Пузырь, соломинка и лапоть» «Братец и Сестрица» — см. «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка». «О рыбаке и его жене» — см. «Сказка о Золотой Рыбке» Пушкина. «Белоснежка» — см. «Сказка о спящей царевне…» Пушкина.
В общем, далеко не сразу, но сборник Гриммов обрёл заслуженную славу — и не только в Европе. Пишут, что когда первая торговая делегация из Японии посетила Германию, то её дипломаты попросили включить в программу визита встречу с братьями Гримм. Приезжал засвидетельствовать своё почтение и Андерсен. Правда, поначалу Якоб сурово отделался от датского сказочника, заявив, что он его не знает и сказок его читал. Но позже всё-таки прочитал, и они очень сдружились.
В последнюю прижизненную редакцию сборника братьев Гримм вошло 210 сказок, и на данный момент она является канонической.
Но это ещё не всё. Кое-какие любопытные факты я приберёг для последней статьи цикла.