Как играли в «Беру и помню»?

Когда-то давным-давно курицы еще росли сразу целиком, а не отдельными окорочками. И мама покупала такую пупурышчатую тушку вместе с остатками перьев, головой и глазами!! И можно было приподнять кожистое веко с какими-то редкими ресничками, и на тебя смотрел круглый черный глаз, как живой.

В этой синеватой целиковой курице где-то в районе груди была специально обученная косточка, которая называлась «бери и помни». Курица, пожалуй, при жизни и не знала, что у нее есть такая косточка, думала: ребра, талия, гузка, всё! А все дети в семье знали! И ждали этой косточки, как мультика «Голубой щенок», которого ждут с одной единственной целью: послушать придурковатую песню рыбы-пилы… Дети готовы были есть куринный суп с макаронами и плавающими полукружиями морковки, только бы добраться до «бери и помни».

Потому что «Бери и помни» — это игра для двоих на неопределенный промежуток времени. Косточка эта напоминала русскую «Л» или буржуазную и недостижимую «Викторию». Каждый из двоих брался за свой кончик косточки и тянул. Это был Ритуал! Когда косточка ломалась, оба прищуривались, пристально смотрели друг на друга и говорили «Беру и помню!». Как клятву! Это значило: игра началась…

Интереснее и сложнее всего играть было с папой, потому что он почти никогда не забывал. И нужно было на время стать взрослым и терпеливым. И выждать хотя бы полчаса, а лучше — продержаться до вечера, потому что только маленькая глупенькая Галка сразу пыталась втюхать тебе что угодно, начиная от мячика и заканчивая конфеткой*, в надежде, что ты уже забыл… А ты с хитринкой берешь все, что она тебе протягивает, но каждый раз говоришь: «Беру и помню», — и она успевает только рот открыть в надежде вставить свое «Бери и…». Потому что если ты взял из ее рук что угодно и не сказал положенное «беру и помню», это значит, что ты забыл! И если она при этом не забыла и произнесла: «Бери и помни», — всё! Ты проиграл!

С папой же нужно было действовать по-другому. Сразу после того, как сломал косточку, нужно было уходить к себе в комнату, писать на бумажке крупно «Беру и помню!» и уходить из дома. Гулять! А когда вернешься, видеть текст, вспоминать и идти проверять, что делает папа. Лучше всего, если он что-нибудь ремонтировал. Тогда можно было с чистой совестью подать ему отвертку, выждать с замиранием секунду и, не веря своему счастью, честно глядя в глаза, промолвить: «Бери и помни!!»

И тогда папка даже больше тебя радовался, что ты его надул, и пару раз подбрасывал в воздух. И ты понимал: проигрывать — это тоже весело!

Теперь непросто найти целиковую курицу, лениво искать в ней косточку, а чтобы ее разломать, нужно суметь оторвать сына от ноутбука, что — ох — непросто. Вот и растут, не умея терпеть, планировать, выигрывать и проигрывать… Или умея, но как-то совсем, совсем по-другому… И все забывают. А ты — берешь и помнишь…

(* Первое, что мы делали, приходя к бабушке в гости, это начинали открывать все шкафы и серванты, наполненные непонятно зачем собираемой посудой на двенадцать персон… Потому что знали: в одной из сахарниц или в чайничке под крышкой обязательно есть заначка. (Науке неизвестно, прячут бабушки конфеты для себя или для внуков, но азарта внукам это добавляет, несомненно…)

Скорее всего, это была дешевая карамелька «Сливовая», которую раскусываешь пополам, а потом пытаешься языком достать вязкую начинку. Или просто кусочки рафинада. Но могла оказаться и ириска, или даже батончик. И неважно, что на кухне в этот момент могла стоять полная вазочка с карамельками (что, конечно, было редкостью). Только эти «чайнико-сахарницевые» конфеты — были тайной и кладом.

Они были немножко запретны и пахли авантюрой… А значит, были намного вкуснее…